Подростки, инвалидные коляски и вопросы. Шесть коротких текстов о социальных спектаклях

В «комнате уединения» — шесть человек, пять из которых — зрители-участники, шестая — массажный терапевт и художница из Перми Елена Рэмбо. Приглушенный свет, подушки, медитативный саунд, и вот уже Елена объясняет правила сеанса: «Ложишься в центр круга, закрываешь глаза, пытаешься ни о чем не думать, а другие участники сеанса касаются твоего тела». Что думает в этот момент каждый из участников, можно только предполагать. Но кто-то явно конфузится.

Участников сеанса должно быть не более пяти. Так не придется распыляться. Участники пишут по телу не только тактильным почерком, касаясь рук, ног и живота, но и внутренним, погружаясь в самочувствие себя и соседей по сеансу. Каждый оказывается на пороге у непредсказуемой, но самой интересной главы перформанса, где проявляются разные реакции организма — от головокружения до фантастических историй, которыми можно поделиться вслух.

Погружаясь в собственный мир, разрешаешь то же самое сделать другим. Теперь привычные представления друг о друге не ограничиваются информацией, кто из какого города или театра. Вы — единое тело, изучить которое придется, потому что таковы правила и вы их уже приняли. Возражения озвучиваются только внутри себя: как я буду выглядеть, что буду чувствовать, а что подумают. Все это волнует первые две минуты, затем время исчезает, тело становится субстанцией, а ты сам — молекулой, к которой с разным электрическим зарядом притягивается чужой.

Черная коробка сцены, три стола под черными скатертями, цветные чашки и блюдца, плюшевый кролик: кажется, что сейчас здесь состоится кукольное чаепитие или детская игра. Но в основе спектакля «Муравей в стеклянной банке» — дневники Полины Жеребцовой, в детстве пережившей две чеченские войны. Потому день рождения здесь окрашен в непраздничные тона, а посуда смотрится как инородное тело.

Вроде как шесть подружек (седьмой — парень с гитарой) собрались отметить день рождения. Они болтают, танцуют, играют, но радостные моменты детства чередуются с воспоминаниями о боли и смерти. Все строится на контрастах: только что героиня мечтала о горах и впервые влюбилась, как через минуту рассказ о том, как под обстрелом погиб дедушка, нечего есть и болеет мама.

Режиссера спектакля зовут Алла Светлакова, у троих из семи артистов тоже фамилия Светлаковы. Тема семьи здесь важна: молодые актрисы так чувствуют друг друга, так подхватывают жесты и реплики, так искренне, до слез, сопереживают историям. Жест одной рассказчицы плавно переходит к другой, та подхватывает и начинает свою историю, затем третья, четвертая, в результате — одна «пластическая» семья. В одной из сцен девочки закрывают лица белыми масками и танцуют-шаманят, затем снимают маски и направляют в зрительный зал неловко сложенные в пистолетик руки; гаснет свет — и они плавно движутся среди звезд.

Когда о страшном говорят дети, это важно, это терапия для них и для их сверстников-зрителей. Дети словно объясняют самим себе, что такое война, как жить с этим знанием и как ничего не забыть. Режиссер в таких спектаклях — и художник, и педагог, и психолог. Ему б договориться с юными артистами, а не навязывать им свою, взрослую точку зрения, часто несвободную от стереотипов. Сотворчество на равных тут лучше спекуляции на трогательности детей-актеров и на свойственной им в силу возраста наивности. Жаль, что финальный монолог «Муравья», поделенный между всеми актерами, звучит как предвыборный политический манифест и набор типовых лозунгов о свободе-равенстве-братстве. Когда дети выходят в зал и, плача, берут каждого за руку, думаешь, что им ни к чему громкие речи и манипулятивные призывы взрослых. Детей можно обнять и взять за руку просто потому, что они дети.

Елена Ковылина — перформансистка со стажем; в ее арсенале радикальные акции 2000-х вроде уплывания в открытое море без весел и прикалывания ордена на голое тело. На «Особом взгляде» Ковылина поступила скромно: пригласив шестерых перформеров участвовать в «Коридоре отражений», она попросила каждого из них рассказать про свою любимую книгу или литературный сюжет. Действие «партиципаторного» и «инклюзивного» (так он аттестован самой художницей) перформанса происходило в разных локациях Национальной библиотеки Татарстана, так что история про книги более чем уместна.

Незрячая женщина в розовом платье с улыбкой рассказывала про психологические хиты Дейла Карнеги. Другая, очень интеллигентная, стояла среди стеллажей книжной лавки. Незрячий мужчина, похожий на мудреца (педагог!), стоял в стерильном пространстве галереи на втором этаже библиотеки — и в тишине каждое слово было на вес золота. Зрители хвостиком шли за Ковылиной, торжественно плывшей на каблуках и с участием заглядывавшей в лицо каждому из рассказчиков. Те, кто на колясках, не поспевали. Зрителей становилось все меньше, и в этом исчезновении была странная печаль, которую хочется удержать в памяти.

Трудноразличимые среди суеты (в субботу в библиотеке было много людей) разговоры о важном для каждого из участников чтений искали внимания. Но почти не обрели его, как не обретают многие частные истории, мимо которых мы проходим в жизни. Может, и хорошо, что Елена Ковылина не думала ни о ком, кроме себя и своего движения по библиотечному топосу. В этом эгоизме действительно отразились, как и обещало название перформанса, мы сами.

Выхваченная светом из темноты девушка рассказывает, как бежала от насильников по асфальтовому шоссе, не чуя ног под собой и думая, что это конец. Стоя на авансцене, другая девушка настойчиво допрашивает зал: почему одним все, а другим — ничего и почему она, избив до полусмерти одноклассницу, должна отправиться в колонию. Парень с челкой в одном углу, взрослая женщина (актриса Гузель Шакирзянова — единственная «взрослая» в этом спектакле) в другом ведут параллельно два раздраженных монолога, две несчастливые жизни. «Дети над пропастью», показанный на форуме-фестивале «Особый театр» в Казани, — это миллион невыносимых и необходимых рассказов старшеклассников о том, как на самом деле они живут и почему эта жизнь хуже смерти.

Спектакль студии «Театралка» Казанского ТЮЗа — один из результатов энтузиастской и очень важной работы режиссера-педагога Дарьи Хуртиной, которая однажды поняла, что хочет заниматься со школьниками сложными темами и делать это через театр. При этом рассказывают студийцы о своем через чужое: в «Детях над пропастью» смонтированы куски из пьес Ярославы Пулинович «Наташина мечта» и «Победила я», Андрея Иванова «Это все она», прозы Сэлинджера «Над пропастью во ржи» и повести Железнякова «Чучело», песен «Сплина» и много чего еще. Это все мощные, известные тексты, бьющие наповал, потому что их авторы точно и горько чувствовали своих героев. Поэтому, наверное, исполняя «Мечту» или «Чучело», молодые артисты легко плачут и так же легко переходят на крик. Но плакать и кричать не означает быть внутри чужого «тела», это скорее неспособность справиться с управлением своим «телом».

Смертельно захотелось увидеть, как эти взрослые дети, столкнувшиеся с литературно запечатленными драмами сверстников, смогут транслировать свое. Там точно нужно будет обойтись без романтического надрыва. Дарья Хуртина собирается делать док-спектакль.

Девять женщин разного возраста и опыта — Надежда Дресвянникова, Наталья Лапшина, Лилия Лутфрахманова, Анастасия Плеханова, Вероника Плехона, Аделина Рахматуллина, Лена Фархутдинова, Алсу Хайруллина, Эльза Ярушкина — рассказывают о том, как устроена обыденная жизнь людей с нарушением опорно-двигательного аппарата. Обыденная для них, но удивительная для «условно здоровых».

Сцена расчерчена полосками для игры в бочча (паралимпийское соревнование, проводящееся на корте с использованием кожаных мячей). Актрисы по очереди берут слово и рассказывают свои истории. О личных отношениях: как знакомятся с мужчинами, какие существуют для этого тактики, стоит ли начинать отношения с инвалидами. О профессиональной занятости: какой процент людей с инвалидностью трудоустроены, готов ли работодатель к таким сотрудникам. О специальных бытовых приспособлениях: кастрюля для передвижения по дому, гаджет из пластиковой бутылки для надевания носков. О желании быть красивыми: как покупать платья, как делать макияж, как фотографироваться, чтобы скрыть инвалидность. О родственниках и о том, как в детстве не принимали в игру.

Кого подсаживают в автобус? Кому подают деньги на улице? Как общаться с «Алисой», если у тебя нарушения речи? Кого не спрашивают: «когда же ты выйдешь замуж?» Зрителей вовлекают в спектакль еще до его начала, предложив ответить на вопрос, с чем ассоциируется инвалидность. Из ответов вырастает облако тегов, главные в которых — политкорректные «Человек», «Другой», «Тренировка». Двоих зрителей приглашают на сцену поиграть в боччу. Одну зрительницу вовлекают в игру про привилегии людей с инвалидностью, из которой женщина без особенностей выходит проигравшей. Ее утешают: «Нечем гордиться, когда тебе на улице дают сто рублей „на мороженое“». Зал спрашивают про разное, а когда про отношения — выключают свет.

Спектакль интерактивен во всех смыслах этого слова, но адресован, на мой взгляд, условно здоровым. Людям с инвалидностью все озвученное более чем знакомо, как с печальной, так и с комической стороны. Зато со сцены проговорено то, о чем принято молчать. Героини «Плюс-минус спектакля», устроенного как свидетельский театр и одновременно театр художницы (здесь говорят и предметы!), показывают, как можно говорить об инвалидности без присущих теме жалостливости и неловкости. И когда все-таки появлялось желание пожалеть, то причина понятна: все хотят нравиться окружающим, но когда ты передвигаешься на коляске, на доказательство своей «нормальности» уходит слишком много времени и сил.

Три полупрозрачные занавески, за одной из которых сидят шесть человек в белых защитных комбинезонах. На занавески проецируются изображения — фотографии и биографии персонажей, абрис человеческого лица, воровская звезда и названия частей спектакля. Музыка — горловые звуки, «СБПЧ», Хаски, «25/17».

В основе спектакля Павла Зорина — реальные истории преступлений, случившихся в Удмуртии и России: убийства, каннибализм, изнасилования. Док-пьесу написал ижевский драматург и в недавнем прошлом следователь Миша Соловьев. Режиссер не констатирует ужас происходящего и не обличает преступников, а находит в страшном смешное, превращая поножовщину в рэп-баттл, а допрос — в комедийный скетч.

Медиапроекция тут — персонаж, который, как искусственный интеллект, скоро заменит всех следователей и судей. В конце концов следователь снимет маску, и перед нами окажется реальный человек, уставший от своих подопечных, но уже впустивший их в свою жизнь вместе со всеми кошмарами.

Название спектакля созвучно с сериалом «Американская история преступлений», но если там — драма, то здесь — «удмуртская» комедия. Казалось бы, смех может превратить дикую ситуацию в разрешимую, но все наоборот: число преступлений растет, о чем сообщают актеры в финальной ритмизованной сводке. Обыденность убийства и обеспечивает его повторяемость, от которой сходит с ума следователь Миша Соловьев. Похоже, все смирились, кроме независимого ижевского театра.